Утро. 20 марта. Ещё все спят. Я на кухне ставлю чайник. Раздаётся звонок городского телефона. Накрывает тревога. Городским не пользуемся уже. Давно всё через сотовые. С опасением снимаю трубку. Ну очень рано ещё! Мужской голос просит Костю к телефону. По обрывающимся фразам понимаю, что звонит очень малознакомый моему мужу человек, у которого чудом сохранился его телефон. Костя берёт трубку. Слышу, что-то про лекарства, про Германию. Костя удивляется, называется сумма 240 тысяч долларов. Когда разговор окончен, узнаю, что звонил сосед по старой квартире. С трудом вспоминаю: да, у него ещё две дочки — близняшки. Они сейчас студентки, наверное. Оказывается, одна из них заболела. Онкология. Насчитали сумму на лечение. Где, как, почему не очень понятно из короткого разговора. Денег он не просил. Просто искал информацию у всех, даже у малознакомых. Просто там беда и паника, и растерянность. А у нас поселилась тревога. За окном начинается день. Даже обещает быть солнечным. Младший встаёт в школу, старший в ВУЗ. Тревожно.
Я думаю, почему человек, у которого тяжело заболела дочь, сейчас не знает, что делать?! Ведь вся мощь современной медицины, многочисленных благотворительных фондов, организации социальной помощи и всего государства должны ворваться и накрыть человека заботой. Должны сказать: не волнуйтесь, мы сделаем то-то и то-то, вам надо сходить туда-то и туда-то, а если вы не сможете, мы всё сделаем сами. Ведь это Москва, это 21 век. У нас же нанотехнологии, продвинутая информационная система госуслуг! Но почему то этого не происходит. Человек должен сам стучатся во все двери и узнавать алгоритм действий! У большого Государства свои проблемы, ему не до маленького человека.
